Жизнь твоя такое дерьмо, мало кто дослужился до таких свершений. Как можно было умудриться родиться таким амбициозным и умным именно на Аркадии? И, как будто этого мало, в довольно обеспеченной как для этой станции семье, что они чувствовали какое-то поверхностное превосходство над остальными, над соседями и были настолько погружены в это чувство, что вовсе про тебя забыли. Кому какое до тебя дело, Коннор? Ты всегда был предоставлен себе одному и делал со своей жизнью все, что хотел, только под аккомпанемент матушкиных причитаний о том, что ты должен быть лучшим во всем, чтобы жить более роскошно и всякое такое [ради хорошей жизни для тебя она была готова сделать что угодно]. Иногда как-то хочется, чтобы можно было переписать историю, чтобы можно было сделать тебя глупым и безрассудным, а не таким расчетливым мудаком.

Коннор человек, который готов защищать близких, погружая руки глубоко в море крови. Иное дело, что близких у него нет. Уже нет. Отец Коннора сильно пил, а после распускал руки. Для мальчика было не новостью видеть, как папа тащит за волосы маму в спальню или бьет по лицу. Но однажды, вернувшись безбожно пьяным с очередной подпольной вечеринки и увидев знакомую, приевшуюся картину, Коннор не выдержал. Отец ударил его по лицу, а он ударил в ответ. И не один раз. Страшно подумать, что было в этих ударах. Мать взяла вину на себя. И за это Коннор себя ненавидит. Но больше, конечно, Долорию.

cheers to my friends my enemies, my dreams the death of me. drink one grab your gun, cut me deep. losing sleep and all my faith in these promises that i take. lay me down with a smile to drawn in the rain.

so give me love and all your hate, tell me lies in fifty shades. lay me down for a while get lost in the grey.
forever on the floor don't ever stop i want more. like nails on my skin swallow my sins. hurt me, hurt me again
Коннор ненавидит Долорию. Он чувствовал ненависть, жгучую, словно ртуть, что растекается по венам каждый раз, когда видел ее в форме Охраны и эти прохладные, сочувствующие взгляды. Она казалась ему деревянной иконой, что сочится презрением к таким, как он и глядит с высоты хрустящих манжет форменной рубашки. Он отнекивался и убегал от мыслей о лучшем кадете, какая ему, к черту, разница? Но того самого дня. До дня, когда он убил своего отца. Долория дежурила на той палубе станции и оказалась месте преступления не вовремя, она была там чужой и неуместной. И слушала шепот мамы Коннора о том, что они скажут, будто вина ее отрешенно, впервые не зная, что ей делать. Коннор казался таким испуганным, маленьким, его руки тряслись от страха, кровь капала на пол. Долория помнит, смутно, но все же помнит, как вытирала их простынями, глядя на подрагивающие от страха холодные пальцы и как кровь запачкала ей щеку. И она помнит, что когда пришел начальник охраны с отрядом она ответила, что убийцей была женщина, приправив это историей о том, как Мария Костас напала еще и на нее. Долория отлично врала. Все поверили. Коннор вышел из состояния аффекте только тогда, когда открылся шлюз и его мать отправили дрейфовать в открытый космос. Глубоко в душе он был рад, что за стеклом не он. Но слишком глубоко, чтобы не возненавидеть девочку, которая смыла смерть с его ладоней.